This site uses cookies.
Some of these cookies are essential to the operation of the site,
while others help to improve your experience by providing insights into how the site is being used.
For more information, please see the ProZ.com privacy policy.
Russian to Italian: "The Doomed City", by Arkady and Boris Strugatsky Detailed field: Poetry & Literature
Source text - Russian From "Град обреченный" - "The Doomed City",
by Arkady and Boris Strugatsky
Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина.
Translation - Italian Città condannata
di Arkady and Boris Strugatsky
Il sole era al suo apice. Il disco ramato dalla polvere pendeva al centro del biancastro, immondo cielo; l’ombra bastarda si contorceva e sbolgiava sotto le suole, talvolta grigia e sfocata, tal’altra, all'improvviso, come se si animasse, mettendo a fuoco la nitidezza dei contorni, riempiendosi di oscurità e diventando così particolarmente brutta. Non c'era la minima traccia di nessuna strada, vi era soltanto una gobba, grigio-gialla, secca argilla, screpolata, assassinata, dura come la pietra, e così nuda, che non era assolutamente chiaro, da dove venisse una tale massa di polvere.
Il vento, grazie al cielo, soffiava da dietro. Da qualche parte lontano esso risucchiava innumerevoli tonnellate di turpe, incandescente polvere e con ottusa persistenza la trascinava lungo il costone bruciato dal sole, schiacciato tra l'abisso e il muro giallo, gettandola una volta in una turbinosa protuberanza verso il cielo, un’altra torcendola stretta in flessibili, quasi civettuoli, colli di cigni del tornado, oppure semplicemente rotolandola come vorticoso vallo, e poi, accanendosi improvvisamente, scagliava la farina spinata nelle schiene, nei capelli, sferzava, imbestialendosi, sulla nuca bagnata di sudore, frustava sulle mani, sulle orecchie, riempiendo le tasche, imbottendo la collottola ...
Qui non c’era niente, da tempo non c'era nulla. E forse mai c’è stato. Sole, argilla, vento. Solo occasionalmente svolazzava lo spinoso scheletro di un cespuglio, rivoltandosi e rimbalzando come un pagliaccio, strappato con le radici chissà dove indietro. Nemmeno una goccia d’acqua, nessun segno di vita. Solo polvere, polvere, polvere...
Di tanto in tanto l’argilla sotto i piedi scompariva da qualche parte e cominciava un solido tritume di roccia. Qui tutto era arroventato come all'inferno. O a destra, o a sinistra cominciavano ad affacciarsi dalle nubi di polvere vorticanti giganteschi frammenti di roccia, grigi, come fossero infarinati. Vento e calore davano loro i contorni più bizzarri e inaspettati ed era inquietante vedere come apparivano e scomparivano di nuovo, come fantasmi, quasi giocassero al loro pietroso nascondino. Intanto la ghiaia sotto i piedi diventava più grande e improvvisamente lo sparso svaniva e di nuovo l’argilla suonava sotto i piedi.
Russian to Italian: С.Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» General field: Art/Literary Detailed field: Poetry & Literature
Source text - Russian Отрывок 2- Фрост- Оригинал (RUSSO) Originale RU
С.Волков «Диалоги с Иосифом Бродским»
------------------------
ИБ:
Фрост — представитель того искусства, которое по-русски просто не существует.
Русский поэт стихами пользуется, чтобы высказаться, чтобы душу излить.
Даже самый отстраненный, самый холодный, самый формальный из русских поэтов.
СВ:
Брюсов…
ИБ:
Не стоит Брюсова сбрасывать с корабля современности… Фрост, в отличие от русских поэтов, никогда не выплескивает себя на рояль.
Вы знаете, в поэзии мы ищем мироощущения нам незнакомого.
И если взглянуть на тех, кого мы более или менее знаем, то сюрпризов особых не обнаружится.
Про соотечественников чего говорить, их мы знаем как облупленных. «Великий Бог любви, великий Бог детали» — ну что ж, ничего особенного.
Рильке?
Все нормально, эстет.
Поль Валери?
То же самое, до известной степени.
А где же качественно новые мироощущения в литературе XX века?
В России наиболее интересное явление — это, конечно, Цветаева.
А вне русской культуры — Фрост.
Почти вся современная поэзия своим существованием обязана в той или иной степени романтической линии.
Фрост совершенно не связан с романтизмом.
Он находится настолько же вне европейской традиции, насколько национальный американский опыт отличен от европейского.
Вот почему Фроста нельзя назвать трагическим поэтом.
Когда Фрост видит дом, стоящий на холме, то для него это не просто Дом, но узурпация пространства.
Когда он смотрит на доски, из которых дом сколочен, то понимает, что дерево первоначально вовсе не на это рассчитывало.
У Фроста есть стихотворение «Поленница», замечательно переведенное Сергеевым:
«В глазах рябило от деревьев тонких, стройных
И столь похожих, что по ним никак
Не назовешь и не приметишь место,
Чтобы сказать — ну я наверняка
Стою вот здесь, но уж никак не там…»
Подобное видение мира в русской
культуре никогда не находило адекватного выражения.
СВ:
В чем еще вы видите своеобразие Фроста как выразителя американского национального сознания?
ИБ:
Фрост ощущает изолированность своего существования.
Абсолютную изолированность.
Никто и ничто не помощник.
Невероятный индивидуализм, да?
Но индивидуализм не в его романтическом европейском варианте, не как отказ от общества…
СВ:
Индивидуализм Цветаевой…
ИБ:
Если угодно, да.
Индивидуализм Фроста иной:
это осознание, что надеяться не на кого, кроме как на самого себя.
У Фроста есть замечательная фраза, которую я часто вспоминаю.
Она из стихотворения «A Servant to Servants», монолога безумной женщины, которую несколько раз запирали в сумасшедший дом.
И она объясняет, что ее муж, Лен, всегда говорит:
«…the best way out is always through».
To есть единственный выход — это сквозь.
Или через.
Что означает:
единственный выход из ситуации — это продраться сквозь ситуацию, да?
Или та же «Поленница», которая начинается:
«В неясный день, бродя по мерзлой топи…»
Кончается это стихотворение Фроста так:
человек набредает на штабель дров и понимает, что только тот, у кого на свете есть какие-то другие дела, мог оставить свой труд, «труд свой и топора».
И дрова лежат,
«и согревают топь
Бездымным догоранием распада».
Перед нами формула творчества, если угодно.
Или завещание поэта.
Оставленный штабель дров, да?
Тут можно усмотреть параллель с катреном, с оставленным стихотворением.
Translation - Italian Traduzione – ITALIANO Parte 5 -Frost-
S.Volkov “Dialoghi con Iosif Brodskij”
--------------------------
BRODSKIJ: Frost è il rappresentante di quell'arte, che in lingua russa semplicemente non esiste. Il poeta russo utilizza la poesia per esprimersi, per dar sfogo alla sua anima; questo vale anche per il più distaccato, più freddo, più formale dei poeti russi.
Volkov: Brjusov...
Brodskij: Non è necessario gettare Brjusov dal vascello della modernità... Frost, a differenza dei poeti russi, “non si sfoga mai al pianoforte”. Sa, nella poesia noi cerchiamo una percezione del mondo che non ci sia familiare, e se guardiamo a coloro che più o meno conosciamo, non avremo da loro sorprese particolari. Non vale la pena di chiamare in causa i nostri connazionali, li conosciamo bene. “Gran Dio d’amore, gran Dio dei dettagli”, beh, niente di speciale. Rilke? Niente di più normale, un esteta. Paul Valery? Lo stessa cosa, in una certa misura. E dove sono percezioni del mondo qualitativamente nuove nella letteratura del XX secolo? In Russia il fenomeno più interessante è Cvetaeva, ovviamente. Ma al di fuori della cultura russa è Frost. Quasi tutta la poesia moderna, in un modo o nell’altro, deve la sua esistenza a una certa linea romantica. Frost non è un erede del romanticismo. È altrettanto lontano dalla tradizione europea come l'esperienza nazionale americana è diversa da quella europea. Ecco perché Frost non può essere considerato un poeta tragico. Quando Frost vede una casa su una collina, per lui non è semplicemente una casa, ma l'usurpazione di uno spazio. Guardando alle tavole, con cui è costruita la casa, lui comprende che l'albero in origine non si aspettava proprio di fare quella fine. Frost ha una poesia La catasta di legna, tradotta meravigliosamente da Sergeev:
Agli occhi baluginati dagli alberi sottili, snelli
Talmente somiglianti
Da non poter capire o nominare il posto
Per affermare con certezza
Che sei davvero qui e non altrove ….
Una tale visione del mondo non ha mai avuto un'espressione adeguata nella cultura russa.
Volkov: In cos’altro vede l'originalità di Frost come voce della coscienza nazionale americana?
Brodskij: Frost sente l'isolamento della sua esistenza. Un isolamento assoluto: nessuno e niente ti aiuterà. Un individualismo incredibile, no? Ma non l'individualismo nella sua versione romantica europea, non un rifiuto della società...
Volkov: L'individualismo di Cvetaeva...
Brodskij: Se preferisce, sì. L'individualismo di Frost è diverso: è la consapevolezza che non puoi contare su nessuno tranne che su te stesso. Frost ha una frase meravigliosa, che ricordo spesso, si trova nella poesia A Servant to Servants, che è il monologo di una folle rinchiusa a più riprese in un manicomio. Lei spiega che suo marito Len dice sempre: “…the best way out is always through”. Cioè, l’unico modo di uscirne è passarci attraverso, o passarci in mezzo. Questo significa che l’unica via d’uscita da una situazione è aprirsi un varco nella situazione stessa, giusto? O di nuovo ne La catasta che inizia con: "in un oscuro giorno, vagando nelle gelide paludi..." Il poema di Frost si conclude così: un uomo si imbatte in una pila di legna da ardere e si rende conto che solo qualcuno che aveva altre cose di cui occuparsi nel mondo, ha potuto abbandonare il suo lavoro, “il lavoro suo e della sua ascia”.
E la legna rimasta lì…
Per scaldare la palude
col lento ardere senza fiamma del decadere…
Davanti a noi c’è la formula della creatività, se vuole, o il testamento del poeta. Una pila di legna abbandonata, no? Qui si può trovare un parallelo con le quartine, con un poema abbandonato.
Russian to Italian: S.Volkov “Dialoghi con Iosif Brodskij” General field: Art/Literary Detailed field: Poetry & Literature
Source text - Russian Отрывок 1 - Оригинал (RUSSO) Originale RU
С.Волков «Диалоги с Иосифом Бродским»
-----------------------------------------
СВ: Мне такое даже слушать — испытание.
ИБ: Ушел я из морга главным образом потому, что приключилась одна неприятная сцена.
Больница эта была областная.
И летом очень много привозили детей.
Дело в том, что летом (а это был июль) детская смертность подскакивает.По области гуляет бруцеллез, много случаев токсической диспепсии, маленькие дети особенно страдают; что-нибудь съедят или выпьют — молочко не такое, и все.Младенцы этому чрезвычайно подвержены.
И пришел к нам в морг цыган. Я выдал ему двух его детей — двойняшек, если не ошибаюсь. Он когда увидел их разрезанными, то среагировал на это довольно буйно: решил меня тут же на месте и пришить. И вот этот цыган с ножом в руке стал носиться за мной по моргу.А я бегал от него между столами, на которых лежали покрытые простынями трупы.
То есть это такой сюрреализм, по сравнению с которым Жан Кокто — просто сопля.
Наконец, он поймал меня, схватил за грудки, и я понял, что сейчас произойдет что-нибудь непоправимое.
Тогда я изловчился, взял хирургический молоток — такой, знаете, из нержавеющей стали — и ударил цыгана по запястью.
Рука его разжалась, он сел и заплакал.
А мне стало очень не по себе.
СВ: Ну и сцена…
ИБ: Да, сцена была совершенно замечательная.
Самое смешное в том, что морг находился стенка в стенку с «Крестами».
И заключенные оттуда перекидывали к нам записки на волю, посылали друг другу «коней»…
СВ: А что это такое — «конь»?
ИБ: «Конь» — это средство общения в тюрьме.
Способ передачи разных сообщений, а также хлеба, вещей.
Например, вы — фраер. Вы попадаете в тюрьму, а кто-то, наоборот, освобождается, и ему не в чем выйти.Тогда у вас берут пиджак, затем связывают тряпки, или носки, или простыни в длинную веревку.
Пиджак свертывается в комок и привязывается к этой штуке. Затем рука высовывается за оконную решетку и размахивает этой веревкой с пиджаком, пока он не попадает в окно другой камеры.
А в другой камере его ловят, высовывая руку или лапку. Это и называется послать вещь «конем».
Из морга я за всем этим мог наблюдать.
Когда позднее я сам попал в «Кресты», то видел все это с другой стороны.
Translation - Italian Traduzione – ITALIANO Parte 1
S.Volkov “Dialoghi con Iosif Brodskij”
------------------------------
VOLKOV: Per me è già una prova solo ascoltarla.
BRODSKIJ: Ho lasciato l’obitorio principalmente per un brutto episodio che mi è capitato.
Era un ospedale regionale,
in estate ci portavano molti bambini.
Era luglio sa, e in estate la mortalità infantile aumenta.
In quella zona girava la brucellosi, c’erano anche molti casi di dispepsia, e i bambini sono particolarmente vulnerabili.
Bastava mangiare o bere qualcosa come del latte avariato ed era finita, e questo riguarda in particolar modo i neonati.
Un giorno è venuto da noi all’obitorio uno zingaro,
gli ho consegnato due suoi figli, due gemelli se non ricordo male. Quando ha visto come erano stati sezionati ha reagito furiosamente: ha deciso di fare fuori anche me, sul posto, seduta stante. Così, con un coltello in mano ha cominciato a darmi la caccia per tutto l’obitorio mentre io scappavo tra i tavoli in mezzo ai cadaveri ricoperti da lenzuola.
Era una scena talmente surreale da far sembrare Jean Cocteau un pivello.
Alla fine mi ha agguantato, mi ha afferrato per il petto, e ho capito che di lì a poco sarebbe avvenuto l’irreparabile.
Allora sono riuscito ad afferrare un martelletto da chirurgo – sa, di quelli in acciaio inox - e l’ho colpito sul polso.
La sua mano si è aperta, si è seduto ed ha iniziato a piangere.
E io mi sono sentito davvero disorientato.
VOLKOV: Beh. la scena ...
BRODSKIJ: Già… una scena assolutamente meravigliosa.
La cosa divertente è che l’obitorio stava muro a muro con la prigione di Kresty,
e i prigionieri ci lanciavano dei bigliettini con messaggi, o si spedivano tra di loro i “cavalli”.
VOLKOV: Cos’è un “cavallo”?
BRODSKIJ: Il “cavallo” è il mezzo di comunicazione di chi sta in galera, è il modo che viene usato per mandare messaggi, chiedere pane o altre cose.
Ad esempio, tu sei un “merlo”, il fesso, e ti trovi in prigione, un altro invece viene rilasciato e sta per uscire di galera, ma non ha niente da mettersi.
Allora prendono la tua giacca, poi legano assieme degli stracci, delle calze o delle lenzuola fino a farne una lunga corda.
Dopo aver arrotolato la giacca come una palla la legano a questa corda,
e con una mano fuori dalle sbarre la fanno dondolare fuori dalla finestra, finché non riescono a infilarla in un’altra cella.
Dall’altra parte la prendono, tirando fuori una mano o una “zampa”.
Ciò si chiama appunto “mandare qualcosa a cavallo”.
Dall'obitorio potevo osservare tutto questo.
In seguito, quando anch’io mi sono trovato a"Kresty", ho visto tutto questo dal lato opposto.
More
Less
Translation education
Other - IULM-IstitutoUniversitario Lingue Moderne di MILANO
Experience
Years of experience: 22. Registered at ProZ.com: Oct 2013.
Freelancer,
madrelingua Russo, vivo in Italia da 20 anni
Ho una esperienza nelle traduzioni tecniche, letterarie.
WEB-design, design-lusso di mobile, alta moda: lavorato nel giornale
dell’azienda “Z.Bavelloni-life” e come un’interprete/traduttrice con aziende
italiane che cercavano i partner nel mercato russo/ucraino/bielorusso in
diversi settori (banche/finanze, design-mobili, mostre-fiere internazionali).
Attualmente in modo indipendente 1- Svolgo redazione/ come editor, traduttore e correttore di bozze con lo studio editoriale di traduzione SCRIPTUM a Roma www.scriptum.it
Nel mese di gennaio 2020, con la mia redazione e la traduzione parziale nella casa editrice Skira 2020 è uscito l'album per Sotheby's – Palazzo Serbelloni -"VITO LUPO. DAL GIORNO ALLA NOTTE"
3- collaboro con Anonima Talenti Srl come traduttrice
nell'organizzazione di varie mostre con organi istituzionali e con i musei
russi; (scrivo gli articoli per cataloghi ), ma il lavoro,
purtroppo, è ridotto sensibilmente.
3-
Presento HORECA WORKSHOP Design&Marketing presso PoliDesign &
MilanoBusinessSchool
2011-2012 ho lavorato come redattore – interprete per l' ARFLEX- leader nel settore del design del mobile -vincitore ripetuto di concorsi internazionali, tra cui Design Awards-2010
Sono un membro dell'Unione Internazionale degli scrittori di giornalisti, drammaturghi e registi
Studi: 1- Ho una laurea “Analista Fisica-Matematica” presso
L’Università di StPietroburgo (Russia)
2- Ho frequentato 5 anni l’indirizzo di Letteratura presso
l’Università IULM di Milano-L’Istituto Universitario delle Lingue Moderne
(senza laurea per motivi famigliari)
3- 2010-11 - un corso annuo C1 certificato della lingua
Italiana presso l'Università di Siena
4- 2013-14 un altro corso annuo avanzato C2 certificato
presso l'Università di Siena
5- 2016- Corso postlaurea “HORECA Project Design&Marketing”
presso PoliDesign & MilanoBusinessSchool
6 -2019 il certificato del corso di base di sceneggiatori presso lo studio cinematografico
e del corso di Writing-Fiction presso l'OPEN UNIVERSITY (UK)
Lingue: Madrelingua –
russo, italiano scorrevole, l'inglese buono
Conoscenze
Informatiche • Pacchetto OFFICE(Word, Excel, Access, PowerPoint) ; • Programmi DB: My SQL; HTML. JavaScript. ASP -base • Pacchetto Adobe: Photoshop, Dreamweaver, Flash, Visual
Communicator, InDesign • Trados-Studio- base • Abbyy-Smart-CAT
Keywords: literature, culture, tecnology, common Science
Galina Dobrynina 
Expertise 